16
Май
2022

Джон Рид: «А он, мятежный, просит бури...»

Восстанавливая события, имевшие место в Петрограде в октябре 1917 года, события, оказавшие громадное и трагическое влияние на развитие России, нам не обойтись без свидетельства американского журналиста Джона Рида. Его книгу «Десять дней, которые потрясли мир» похвалил В. И. Ленин, её воспринял критически И. В. Сталин, она была под рукой у Л. Д. Троцкого, когда он писал «Историю русской революции». Её следует перечитать в наше время без оглядки на отзывы названных политических деятелей, не полагаясь на мнения, сложившиеся в советский период, не следуя шаблонным представлениям об авторе и его произведении.

Русская революция захватила его целиком и безраздельно

«Товарищ Рид происходил не из пролетарской среды» — читаем мы в краткой биографии Джона Рида, написанной для советских людей Борисом Рейнштейном в 1924 году. Не будем разбираться, почему американец из обеспеченной семьи, вовсе не пролетарий, взялся беззаветно защищать интересы рабочего класса; нас волнует вопрос, почему он с таким жаром приветствовал большевистскую революцию, откуда такое восхищение Лениным и Троцким и безусловная вера в их правоту? Выступления и публикации Рида, направленные против американских властей и буржуазии, доходили до американских слушателей и читателей. Его арестовывали, но выпускали под залог, потом присяжные признавали его невиновным; неужели он, поборник свободы, искренне хотел, чтобы в Соединённых Штатах и затем во всём мире к власти пришли люди сродни русским большевикам и силой оружия установили диктатуру пролетариата, которая, этого не мог увидеть и понять только слепой и неразумный, на самом деле являлась диктатурой одной непримиримой политической группировки?

Джона Рида нельзя уличить в отсутствии ума и образования. Он не был слеп, но, как и многие в те годы, ослеплён. Он уверовал — что все недостатки и несправедливости буржуазного общества можно устранить революционным путём, и ему, одержимому идеей, события в России показались началом всемирного общественного переустройства, решительным шагом к торжеству справедливости, к светлому царству. Альберт Рис Вильямс (1883-1962), другой американский журналист, тоже очевидец Октябрьских событий в Петрограде, высказался, на мой взгляд, очень точно о настроении своего друга Джона в 1917 году: «Русская революция захватила его целиком и безраздельно».


Портрет Джона Рида, выполненный в 1920 году Бордменом Робинсоном.

Шаблонный Джон Рид как часть шаблонного изображения большевистской революции

В Америке в житейских и политических взглядах Джона Рида с разным успехом разбирались профессиональные журналисты, дипломированные историки и просто любители написать что-нибудь о Советской России. Почти все исследователи строят догадки о его дальнейшей судьбе, если бы не смерть, остановившая его беспокойное сердце 17 октября 1920 года в возрасте тридцати трёх лет. Одни доказывают, что Рид уже начал разочаровываться в большевизме, другие настаивают, что никаких разочарований у него не было и быть не могло.

В советское время типичному историку судить об Октябрьской революции и её участниках было довольно просто: он, не вникая в сложности, не проявляя излишнего любопытства по поводу спорных или запретных политических вопросов, просто повторял в своих рассуждениях неоспоримые истины: большевистская партия во главе со своим гениальным вождём Лениным совершила Великую Октябрьскую социалистическую революцию, открывшую новую эру в истории человечества. В этом историк отстоял недалеко от партийных агитаторов и пропагандистов, тиражировавших шаблонные плакаты: «Ленинизм — знамя нашей эпохи», «Коммунизм — это Советская власть плюс электрификация всей страны», «Отдадим все силы строительству коммунизма»... Советский историк мало чем отличался от верноподданных стихотворцев, чьи незамысловатые творения печатались во всех советских газетах и журналах или даже удостаивались того, чтобы стать величальной песней, — здесь я почти наугад вспоминаю «Марш коммунистов» (1957 год) на слова Михаила Вершинина:

Бессмертен Ленин — наш отец —
Создал Советское Отечество,
Он счастья нашего творец,
Он светлый гений человечества!

Для народных масс, для широкого читателя, для советских и иностранных обывателей суть Революции, советского строя и коммунизма закономерно сводилась к постулатам, лозунгам, гимнам и маршам вроде тех, которые мы только что вспомнили, к памятникам, по шаблону сработанным: Ленин, бронзовый, гранитный или цементный, возвышаясь на постаменте, выбросил руку вперёд, указывая путь к светлому будущему; на барельефе, если таковой имеется, изображены красногвардейцы — те, что с ружьями и красной лентой на папахе; рабочие — те, что путиловские; матросы — те, что балтийские, особенно с крейсера «Аврора». В этот шаблон вмонтировали и бесстрашного Джона Рида, стремившегося к Ленину, как пелось в песне на слова упомянутого М. М. Вершинина.

Джон Рид идёт по Петрограду.
Закат над Балтикой горит.
За баррикадой баррикаду
Проходит с пропуском Джон Рид.
Дорогой длинной и нелёгкой,
Дорогой гнева и обид
Он из Америки далёкой
Стремился к Ленину, Джон Рид!

После бравурного припева во втором куплете упоминаются, предсказуемо, и хрестоматийные путиловцы, и солдаты-красногвардейцы с матросами-балтийцами:

И десять дней он с нами рядом,
В грозе восстания не спит!
Идёт с путиловским отрядом
Бесстрашный пламенный Джон Рид!
Он отвечает на вопросы,
Он с русским людом говорит,
Идут солдаты и матросы,
И с ними рядышком Джон Рид!

Почему десять дней, ведь на самом деле Рид находился в России несколько месяцев в 1917 году? Ответ очевиден: поэт Вершинин намекает на книгу американского журналиста о Революции, он, упрощая, сводит пребывание Джона Рида в Петрограде к тем десяти дням, которые потрясли мир, с пафосом восклицая: «Те десять дней равны столетьям!»

Книга Джона Рида в полном виде и в упрощённом изложении

В предисловии к «Десяти дням» В. И. Ульянов (за подписью Н. Ленин) высказал пожелание, чтобы книгу Джона Рида распространяли в миллионах экземпляров и перевели на все языки, «так как она даёт правдивое и необыкновенно живо написанное изложение событий, столь важных для понимания того, что такое пролетарская революция, что такое диктатура пролетариата» [3, c. 5]. У нас нет оснований сомневаться в исторической ценности означенного произведения, мы можем только удивляться: каким деятельным, вездесущим, наблюдательным и работоспособным человеком был Джон Рид, каким въедливым и настойчивым журналистом, как ему только удалось в преддверии и во время большевистского переворота побывать во всех ключевых точках тогдашнего Петрограда, запомнить столько событий, записать столько речей, дать характеристики и руководителям, и участникам, и противникам Революции.

Не берусь судить, дошло ли дело до миллионов экземпляров в совокупности русских и иностранных изданий, но осмелюсь высказать следующее: для большинства читателей и в послереволюционное, и в нынешнее время «Десять дней, которые потрясли мир» — чтение не по уму, и, во-вторых, подробный отчёт об октябрьских событиях в Петрограде 1917 года, по большому счёту, не увеличил ряды сторонников большевизма и, с другой стороны, не убедил его врагов в том, что вооружённый захват власти был благим деянием. Перечитав книгу Джона Рида, я не уверен, что она приблизила кого-либо, как того хотел В. И. Ленин, к чёткому пониманию, почему Октябрьская революция считается пролетарской, получил ли рабочий класс то, что ему было обещано людьми, по происхождению и складу ума отнюдь не пролетариями.

Джон Рид сознавал, что многие события, предшествовавшие Октябрьской революции, да и, в целом, положение дел в России в течение всего 1917 года, неизвестны американцам, — а писал он, прежде всего, для американцев, и книга сложилась во многом из очерков, которые Рид отправлял прилежно Максу Истмену, издателю журнала «Массы», — и Рид взял на себя труд объяснить раскладку политических сил перед большевистским переворотом. Во «Вступительных замечаниях и пояснениях» читателю предлагается обзор российских партий, группировок и движений: кто такие кадеты, кто такие народные социалисты, они же трудовики, какая разница между просто меньшевиками и меньшевиками-интернационалистами… Вполне возможно, что Истмен, человек образованный, читая и печатая репортажи Рида, находил в них подтверждение своим социалистическим воззрениям. Нет сомнения, что публикации Рида в журнале «Массы» и затем издание «Десяти дней» отдельной книгой в 1919 году стали пропагандистским подспорьем для американских профсоюзных вождей, социалистов и коммунистов, которые, вряд ли поняв по книге все сложности и тонкости русской смуты, утверждали упрощённо, что в России осуществилось то, о чём мечтают рабочие в Америке и во всём мире. Что касается американских рабочих, кто-то из них слышал о книге, кто-то держал её в руках, кто-то, очевидно, даже пробовал читать — не более того.

Утверждение, что книга была принята с восторгом большевистским руководством, зиждется на том, что Ленин написал к ней хвалебное предисловие (вполне возможно, не имея времени из-за большой занятости прочитать её полностью и внимательно). Произведение Рида, в целом, служило прославлением большевистского переворота, вспомним слова автора: «Неоспоримо, что русская революция есть одно из величайших событий в истории человечества», — и этого было достаточно, чтобы сделать три перевода и несколько изданий «Десяти дней» с 1923 по 1930 год. При этом для трудовых масс, для русского люда, по выражению советского поэта Вершинина, сочли нужным выпустить сокращённые изложения. В 1924 году в Петрограде увидела свет брошюра под названием «Штурм отжившего мира», имевшая именно эту цель: приблизить Джона Рида и его книгу к широким массам молодых читателей; во вступлении в нужном свете (и с некоторой потугой на литературность) объяснялось, что автор, пламенный революционер, неугомонный рекрут коммунизма, в октябре 1917 года «присутствовал при возведении баррикад, пережил вместе с массами великую ночь в Смольном...» [4, с. 5]. В том же 1924 году московское издательство «Красная новь» напечатало «Десять дней, которые потрясли мир» в популярном изложении для крестьян. Почему бы нет, если далеко не все молодые люди из широких масс и крестьяне способны прочитать и понять полный текст.

На мой взгляд, любопытно следующее: знакомясь с историей КПСС по учебникам и пособиям советского периода, мы заучивали, как Пятнадцатый съезд ВКП (б) в 1927 году осудил троцкистско-зиновьевскую оппозицию: она-де окончательно отошла от марксизма-ленинизма, переродилась в меньшевистскую группу, капитулировала перед силами международной и внутренней буржуазии. Троцкого и Зиновьева с их раскольнической деятельностью исключили из партии. Но книгу Джона Рида, в которой автор восхищается Троцким, продолжали печатать. В 1928 году она вышла в Москве в обработке Марка Волосова, в следующем году опубликовали полный текст в переводе А. И. Ромма. В 1930 году ещё одно издание — без вырезки каких-либо событий или речей, без удаления чьих-либо имён. В 1929 году Л. Д. Троцкого выслали за границу, но в 1930 году и рядовой советский гражданин и заинтересованный исследователь имели ещё доступ к свидетельству Джона Рида об активнейшей роли Троцкого в большевистском перевороте, тогда как имя Сталина приводилось автором лишь среди подписей к двум документам. Напрашивается вывод, что коммунистическая партия ещё не имела того командного влияния и безоговорочного подчинения во всех отраслях и подразделениях советского государства, которое она приобрела после Семнадцатого съезда в 1934 году.

Воспеватель Октября, оказавшийся в особом хранении

В 1987 году, когда отмечалось семидесятилетие Великой Октябрьской Социалистической революции, я взялся написать очерк о Джоне Риде для ленинградского журнала «Аврора». Повод был: американский журналист горячо приветствовал Революцию; имелся и предлог: Рид родился ровно сто лет назад. Ещё будучи школьником, я как-то перелистал книгу «Десять дней, которые потрясли мир» (переизданную в 1957 году после значительного перерыва). Военные фотографии привлекли моё внимание. В целом, я понял, что книга взрослая; отпугивало большое количество имён, дат, цитат и рассуждений. В университете у нас был курс истории КПСС, но лектор и руководитель семинара пользовались утверждёнными советскими учебниками и опирались на проверенные пособия, не имея нужды в Джоне Риде с его свидетельством из первых рук.

Имея задание редакции, я должен был узнать о Джоне Риде как можно больше. Выяснилось, что ещё до приезда в Россию его возмущало несправедливое неравенство богатых, имевших по нескольку автомобилей, и бедных, которым нечего было есть. Он уверен в необходимости классовой борьбы и в автобиографическом очерке «Почти тридцать» пишет: «Я желаю всем сердцем, чтобы пролетариат восстал и завоевал свои права». Сожалея, что американские рабочие к восстанию не способны, он возлагает надежды на Россию, куда отправляется в августе 1917 года вместе с женой, Луизой Брайент (1885-1936), — обязуясь посылать репортажи Максу Истмену (предоставившему деньги на эту поездку). Во многом мечтатель, Джон Рид в то же время быстро схватывает суть происходящего и приходит к выводу, что февраль был лишь предварительной революцией. За месяц до второго, октябрьского, переворота он в письме из Петрограда делится с художником Бордменом Робинсоном (1876-1952) своими впечатлениями: «Мы в самом центре событий, и, поверь, это — потрясающе. Мексика бледнеет перед этими красками, этим ужасом и величием». Под Мексикой следует понимать многолетнюю мексиканскую гражданскую войну: в 1913 году Джон Рид в качестве военного корреспондента находился в повстанческой армии, которой командовал небезызвестный Панчо Вилья.

Перечисленные сведения я почерпнул из американского издания «Десяти дней» — из предисловия, написанного Бертрамом Вульфом. Вульф (1896-1977), или Вольф, как его фамилию передают в ряде русских источников, лично знал Джона Рида; как и Рид, он придерживался социалистических взглядов, в 1919 году участвовал в создании американской коммунистической партии... Я совершил политическую ошибку, взявшись читать и ссылаться на означенного автора, не зная, что Вульф симпатизировал Троцкому, что в 1929 году из партии Вульфа исключили, и со временем он стал даже антикоммунистом.

Журнал «Освободитель», в котором печатались статьи и репортажи Джона Рида
Журнал «Освободитель», в котором печатались статьи и репортажи Джона Рида (издание было основано Максом Истменом в 1918 году взамен социалистического ежемесячника «Массы», закрытого по требованию американских властей).

Если по порядку, я отправился в Публичную библиотеку имени М. Е. Салтыкова-Щедрина. Считая, что лучше всего обратиться к подлиннику, я выписал по иностранному каталогу книгу «Ten Days that Shook the World», изданную в Лондоне в 1928 году. В каталоге нашлось несколько биографий, в том числе исследование двух американских авторов, Ричарда О’Коннора и Дейла Уокера; кроме этого, я заказал одно из первых изданий «Десяти дней» на русском языке. На мои заявки пришёл отказ, мне объяснили, что материалы находятся в отделе особого хранения, для их получения требуется официальный запрос с места работы. По легкомыслию, не придав значения неожиданному препятствию, я обзавёлся требуемой бумагой (в редакции журнала «Костёр», где я числился корреспондентом) и представил её в вышеупомянутый отдел.

Начальник особого хранения спросила: мне действительно нужны эти книги? Я забеспокоился: может, я сую нос туда, куда совать его не следует. И, конечно, озадачивало: что же такого таится в публикациях о Джоне Риде, считавшем Ленина великим человеком и Октябрьскую революцию величайшим историческим событием? Не странно ли хранить под спудом его книгу, которую сам Ленин назвал правдивой и посоветовал перевести на все мировые языки?

Историки захотят знать всё, что происходило в Петрограде в ноябре 1917 года

На обложке «Десяти дней», изданных в Лондоне в 1928 году, красногвардейцы и матросы идут в яростную штыковую атаку — по рисунку ясно, что против монархии, буржуазии и церкви, в революционном порыве разрушить до основанья весь мир насилья. Я не обнаружил ничего антисоветского ни в тексте Рида, ни, понятное дело, в предисловии за подписью Nikolai Lenin, где большевистский вождь рекомендует книгу рабочим всего мира: «I recommend it to the workers of the world» [5, Introduction]. Почему же «Десять дней», оригинал и ранние переводы, попали в особое хранение?

Американские журналисты Р. О’Коннор и Д. Уокер окунули меня в гущу политической полемики и борьбы семидесятилетней давности, я потерялся и запутался, встречая новые и новые имена, ссылки на множество исследований… Стало понятно, что вырисовывается образ человека с куда более сложной судьбой и взглядами, нежели тот бесстрашный пламенный Джон Рид, приехавший из Америки далёкой в Петроград, чтобы с путиловским отрядом ходить от баррикады к баррикаде. В своём исследовании О’Коннор и Уокер упорно проводили мысль о том, что в конце жизни Джон Рид разочаровался в своих революционных идеалах. Идея биографического исследования была высказана ими в самом заголовке «The Lost Revolutionary» — можно перевести как «Потерянный революционер» или «Разочарованный революционер».

Что точно: в 1917 году никакого разочарования Джон Рид не испытывал, революционные события в России захватили его, действительно, целиком и полностью, и, описывая происходящее, он следует принципу, высказанному ранее в автобиографическом очерке «Почти тридцать»: «Я должен увидеть всё своими глазами». В «Десяти днях» он развивает эту мысль: «Излагая историю этих великих дней, я стремился рассматривать факты оком беспристрастного хроникёра, заинтересованного в передаче одной лишь истины» [2, с. 15].

Следующий отрывок — из письма художнику Бордмену Робинсону (с которым они вместе делали репортажи о боях на Восточном фронте в 1915 году), оно отправлено 17 сентября 1917 года в Америку из Петрограда: «Дороговизна ужаснейшая; рубль упал до четырнадцати центов; хлеб только чёрный, совсем сырой; сахару почти нет; раз в десять дней выдают водянистое молоко». Такое же пристальное внимание автора к деталям мы наблюдаем при чтении «Десяти дней». Возникает чувство, будто Рид ни на секунду не выпускал из рук блокнот и ручку — шёл по улице и писал на ходу, с кем-то разговаривал и тут же записывал разговор; даже следуя за красногвардейцами через Дворцовую площадь на штурм Зимнего дворца, он как будто на бегу, в темноте, успевал делать пометки.

Какая погода была в среду 7 ноября (25 октября)? Ответ у Рида в главе «Конец временного правительства»: «День был сырой и холодный» (a raw, chilly day). Магазины открыты. Прокламация Петроградской городской думы сообщала, что образован Комитет общественной безопасности. Рид купил «Рабочий путь», а потом ему удалось достать читанный номер «Дня» — приводятся выдержки из этих газет, во второй из них сообщалось, что большевики ночью захватили телефонную станцию, Балтийский вокзал и телеграф.

На Морской улице у Рида произошла встреча по знакомым. Рид даёт ему краткую характеристику, свидетельствующую о том, что американский журналист разбирался в политических партиях и группировках; знакомый, капитан Гомберг, был меньшевиком-оборонцем, и вот его реакция на происходящее: «Может быть, большевики и могут захватить власть, но больше трёх дней им не удержать её». Мнение Гомберга, как мы понимаем, разделялось определённым числом лиц, вовлечённых в политическую борьбу, тогда как многие обыватели просто боялись, по свидетельству Рида, «что в один прекрасный день на улицах появятся большевики и примутся расстреливать всех, кто не в рабочей спецовке» [5, с. 63].

Рид улавливает каким-то чутьём, куда перемещается эпицентр революционного водоворота, и следует за ним. На Исаакиевской площади он видит, что матросы заперли в «Военной гостинице», как называлась в те дни «Астория», офицеров, а на другой стороне площади генерал М. В. Алексеев (1857-1918) безуспешно требует, чтобы охранники, выставленные большевиками, пропустили его в Мариинский дворец, где заседал Совет Российской республики, известный как Предпарламент. Накал перемещается к Зимнему, и Рид там: предъявляя то удостоверения из Смольного, то американский паспорт, он проникает во дворец, записывает разговор с офицерами, с юнкерами, собранными для охраны Временного правительства. Затем он отправляется в Смольный, где у многочисленных броневиков уже заведены моторы и сняты чехлы с пулемётов. Настроение было решительное... А вот и исторический штурм Зимнего, описаны все движения рук, сошедшихся на холёном горле дворца (по выспреннему выражению поэта В. В. Маяковского). Американский журналист, похоже, не упустил ни малейшей детали, вплоть до мелочей: старые дворцовые служители были в синих ливреях, в комнате, где проходило последнее заседание Временного правительства, на окнах висели красные парчовые портьеры, а длинный стол был покрыт зелёным сукном…

Джон Рид оставил для потомков сгусток истории (a slice of intensified history), так характеризуя свою задачу: «Как теперешние историки жадно подхватывают все сообщения о малейших подробностях жизни Парижской Коммуны, так историки будущего захотят знать всё, что происходило в Петрограде в ноябре 1917 года» [3, c. 16].

В коридоре Зимнего двора случайный собеседник черкнул для Рида несколько слов на клочке бумаги. «Его записка сохранилась у меня», — сообщает Рид. От последнего заседания Временного правительства на столе остались бумаги — черновые наброски манифестов, Рид взял на память один из этих листков. Альберт Вильямс вспоминал: «Кадетские, социал-революционные, меньшевистские, левоэсеровские и большевистские плакаты наклеивались один на другой такими густыми слоями, что однажды Рид отодрал пласт в шестнадцать плакатов». Рид радовался: «Одним махом я сцапал всю революцию и контрреволюцию!» Собранные прокламации, декреты и плакаты были конфискованы сразу по возвращении Рида в США, по прибытии в Нью-Йорк 28 апреля 1918 года, он с великим трудом отвоевал у властей свою великолепную коллекцию и использовал её в книге «Ten Days that Shook the World», которая в марте 1919 года была напечатана и появилась в продаже.

Страстный революционер разочаровался?

Для Н. К. Крупской, которая написала предисловие к русскому переводу «Десяти дней», важно, что «Джон Рид не был равнодушным наблюдателем, он был страстным революционером, коммунистом, понимавшим смысл событий, смысл великой борьбы. Это понимание дало ему ту остроту зрения, без которой нельзя было бы написать такой книги». Возразим: острота зрения — природное качество Джона Рида, не связанное с принадлежностью к коммунистам, оно проявилось до его приезда в Россию при освещении других драматических событий — в Соединённых Штатах, в Мексике, на фронтах Первой мировой войны; что касается страсти, она обычно застит глаза, и, если бы страстный революционер ограничился страстным прославлением большевиков, его произведение было бы давно забыто.

Классика! — так отзываются о «Десяти днях» в своём исследовании О’Коннор с Уокером. Однако они подвергают критике радикальные убеждения Рида, его членство в Коммунистической партии США, его работу в Коминтерне. В противовес Крупской указанные авторы считают, что Риду следовало оставаться журналистом, писателем и не соваться в политику. Доказывая‚ что к концу жизни Джон Рид испытал глубокое разочарование в своих идеалах, они утверждают, что Рид, больной сыпным тифом, бормотал в бреду: «Попал в западню!» Эти слова вроде бы слышала Луиза Брайент, находившаяся при нём в Москве в октябре 1920 года. Она якобы сообщила их Эмме Гольдман. О’Коннор и Уокер ссылаются на воспоминания Гольдман (1869-1940); высланная в декабре 1919 года из США, известная анархистка после двухлетнего общения с большевиками разочаровалась, о чём и поведала в книге «Моё разочарование в России». Именно она утверждала, что Джона Рида «всё больше угнетали страдания, развал и деловая беспомощность, царившие в стране». Далее: «Рид не находил себе места от горечи и беспомощности, жаловался, что он пожертвовал своими друзьями, семьёй и самим собой ради дела, в которое он больше не верил...»

Своего рода разоблачением О’Коннор и Уокер считают момент с неудачным возвращением Рида из России в Америку в начале 1920 года. Имея поддельный паспорт, пропагандистскую литературу, деньги, драгоценности (финансовая помощь американским коммунистам), Рид пересёк нелегально финскую границу, но был арестован в Або на пароходе, отплывающему в Швецию. Версия провала в книге О’Коннора и Уокера зиждется на воспоминаниях той же Гольдман: Джона Рида выдал финским властям русский матрос, который был послан с ним в качестве проводника — по заданию Григория Зиновьева, который не хотел, чтобы Рид покинул Россию.

Мы сразу усматриваем логическое несоответствие: Коминтерн снабжает журналиста своими печатными материалами и крупными денежными средствами в помощь американским коммунистам, и зачем бы Г. Е. Зиновьеву, одному из руководящих работников Коминтерна, давать указание, чтобы Рид уехал не дальше Финляндии? В целом, читатель чувствует психологическое давление авторов биографии, которые и заголовком «Разочарованный революционер», и цитированием разочарованных мемуаристов вроде Эммы Гольдман не просто знакомят нас с фактами, они настаивают, что Джон Рид потерял веру в большевизм, они даже считают, что и после смерти ему, его праху, нет покоя на Красной площади у Кремлёвской стены!

Портрет Джона Рида на обложке специального, ему посвящённого выпуска журнала «Массы»
Портрет Джона Рида на обложке специального, ему посвящённого выпуска журнала «Массы» (в 1926-48 годах это было обновлённое периодическое издание с коммунистическим уклоном, в отличие от первоначального ежемесячника Макса Истмена с социалистической направленностью).

Показания и свидетельства, в том числе предвзятые и ошибочные

Готовя очерк для «Авроры», я сначала думал просто набрать больше сведений о Джоне Риде, не сомневаясь, что автор «Десяти дней» соответствует тому, что о нём было у нас известно: коммунист, друг России; но стало ясно, что следует расширить поиск и вникнуть глубже в исследуемый материал. Я заказал из особого хранения ещё одну биографию. Американская журналистка Барбара Гельб в книге «Такая быстротечная жизнь», выдвинув на первый план романтическую любовь Джона Рида и Луизы Брайент, в общем-то повторяет рассуждения и выводы О’Коннора и Уокера, уверяя, например, что ответственность за неудачный переход Рида через границу в 1920 году лежит на Коминтерне. Вновь обвиняется Григорий Зиновьев, для которого «Рид был бы более полезен в России, чем в американской тюрьме» (в Соединённых Штатах его ожидало возможное тюремное заключение). Вновь упоминается матрос, приставленный к Риду как проводник, но истинной целью которого якобы было провалить американца, что и случилось 13 марта 1920 года. И вновь проигрываются предсмертные слова Рида: «Попал в западню!»

Барбара Гельб прочитала про западню у Бенджамина Гитлоу (1891-1965) — по молодости социалист, он со временем тоже разочаровался и с чрезмерной яростью набросился на учение, в которое ранее веровал (и за которое даже сидел в тюрьме). Как и Гольдман, он утверждал: эти слова передала ему Луиза Брайент. По идее, нужно верить Луизе, жене, которая пересекла океан и границы, чтобы присоединиться к Риду в красной Москве летом 1920 года, которая была с ним до конца... Рид умер, потому что не хотел жить — утверждал Бенджамин Гитлоу, цитируемый Гельб: «Он умер из-за своего огромного разочарования».

В нынешнее время, когда есть доступ к документам, тридцать лет назад для советских исследователей, включая меня, почти недосягаемым, мы имеем возможность выслушать показания Луизы Брайент напрямую, а не в пересказе предвзято настроенных социалистов, анархистов и беллетристов. Мы читаем письмо Луизы из Москвы в Нью-Йорк, в котором она сообщает издателю Максу Истмену о последних днях и часах своего мужа Джона Рида. В письме есть про болезнь и смерть от тифа (отнюдь не от разочарований), в нём нет ни слова про западню: «Он сильно мучился <...>. Я хочу, чтобы все вы знали, как он боролся за жизнь. Если бы не эта борьба, он умер бы на несколько дней раньше. <...> Он всё время оставался в сознании, тогда как большинство больных тифом впадают в ужасный бред. Он всегда узнавал меня <...>. За пять дней до смерти у него отнялся правый бок. После этого он не мог говорить. <...> Даже когда он умер, я не могла поверить в это».

Перелистывая в очередной раз книгу Барбары Гельб «Такая быстротечная жизнь», я присмотрелся более внимательно к фотографии с баррикадой на московской улице. Снимок датирован поздней осенью 1917 года, то есть, привязан к пребыванию Рида в России. Но это же 1905 год, первая русская революция, баррикадные бои на Пресне! Приглядимся и к следующему фотодокументу с подписью по-английски: «Большевистские вожди принимают парад на Красной площади в честь павших за революцию в январе 1919 года». На самой фотографии, между тем, виден плакат с русской надписью: «1 мая 1918. Слава павшим борцам пролетарской революции!» Люди на фотографии одеты легко, снега нет и в помине, дело было однозначно в мае, а не в январе, как утверждает Гельб. Можно ли доверять автору, который в своём историко-биографическом исследовании путает события и даты? «Такая быстротечная жизнь» вышла в 1973 году, Гельб имела в Америке доступ к документам Луизы Брайент, но, не удосужившись обратиться к её показаниям, в частности, о смерти Джона Рида, предпочла пересказывать чужие мнения и слухи.

Афиша советского фильма «Октябрь», выполненная в голливудско-бродвейской манере для привлечения зрителей.
Афиша советского фильма «Октябрь», выполненная в голливудско-бродвейской манере для привлечения зрителей. Сергей Эйзенштейн имел свой сценарий, не связанный с произведением Джона Рида, но в Соединённых Штатах фильм пошёл в прокат под названием «Десять дней, которые потрясли мир», американской публике знакомым.

Ещё большую несуразность я обнаружил у О’Коннора и Уокера, которые следующим образом характеризуют своего героя: «Стычки с властями любого рода действовали как шампанское на анархистский дух Рида». Проживая в «Астории», Рид с другом как-то устроили стрельбу пустыми бутылками из-под содовой в тайного агента, приставленного к ним для слежки. Они вели себя так, «как будто ЧК была лишь пугалом для устрашения наивных туристов». Отлично отпечатанная книга, в красочной суперобложке, с обширным списком использованной литературы, первоначально вызывала невольное уважение, и вдруг мы наталкиваемся на жесточайшую ошибку (при этом в сцене, скорее всего, от начала до конца придуманной): авторы повествуют о первом пребывании военного корреспондента Рида в России, происходило это в 1915 году, когда ЧК никого не могла устрашать, ибо её не было в помине. Через несколько строк мы читаем о том, как Джон швырнул последнюю бутылку в агента ЧК, повернулся к другу и закричал: «Закажи ещё содовой, у батареи кончаются снаряды!»

Авторы или не разбираются, в какой период какие были в России охранительные органы, или же они для упрощения использовали термин, хорошо известный непритязательному американскому читателю: бесстрашный и свободолюбивый Джон Рид не боялся даже агентов ЧК!

Добросовестный, но пристрастный летописец

Джон Рид при описании Октябрьской революции, этих великих дней, обещал рассматривать факты оком беспристрастного хроникёра — так в издании 1924 года, где переводчиком указан некий, или некая, Данцигер. В наши дни в ходу более удачный вариант: «Я старался рассматривать события оком добросовестного летописца».

Сравним прилагательные беспристрастный и добросовестный. Вроде бы, почти одно и то же... Нет! Что в оригинале? Там conscientious reporter, и по-русски следует использовать добросовестный. Тем более, что автор в этом же параграфе сообщает о своём пристрастии: «In the struggle my sympathies were not neutral». В ныне известном переводе А. И. Ромма здесь несколько корявое: «В борьбе мои симпатии не были нейтральны». В самом первом издании у В. Я. Яроцкого было: «В борьбе этой я не был нейтрален» [1, с. 18].

Рид пристрастен и не скрывает это! Он верит Ленину и восхищается Троцким, считая их действия по вооружённому захвату власти необходимыми и оправданными. Он насмешливо отзывается об их политических противниках. Он сочувствует красногвардейцам, а не юнкерам, ставшим на защиту Временного правительства. После переворота он радуется (не задумываясь о последствиях), что во всех районах Петрограда организуются революционные трибуналы для борьбы с преступностью. Он приветствует подавление буржуазного противодействия, с одобрением отмечает, что спекулянтов бросают в тюрьму… Симпатии Рида очевидны, но для читателей и историков, способных судить самостоятельно, важно следующее: автор добросовестно включает в своё повествование действия, поступки и мнения тех, кто был настроен против большевизма. К примеру, он не умалчивает о тогдашних упорных слухах, будто Ленин подкуплен немцами; в следующей сцене молодой человек в студенческой форме допытывается и поучает простого солдата:

«А знаешь ли ты, что Ленина прислали из Германии в запломбированном вагоне? Знаешь, что Ленин получает деньги от немцев?» [3, с. 180]. Любопытно, что в переводе Ромма речь студента звучит более обличительно, нежели в подлиннике, где проще: «Well, my friend, do you know that Lenin was sent through Germany in a closed car? Do you know that Lenin took money from the Germans?» То есть Ленина прислали через Германию, и Ленин не получает, а взял деньги, получил деньги.

Наверно, из-за таких сцен и разговоров, порочащих вождя мирового пролетариата, книгу «Десять дней, которые потрясли мир» перестали печатать после 1930 года и предыдущие издания передали в спецхран? Или её спрятали от широкого читателя из-за многократного упоминания Троцкого? Я уже отметил: у Джона Рида нет ни слова об участии Сталина в большевистском перевороте. Рид вращался в гуще событий, он видел буквально всех, но ни разу в поле зрения вездесущего журналиста не попал человек по фамилии Джугашвили. Они ни разу не столкнулись в коридорах или кабинетах Смольного. В американском издании 1919 года фамилия Народного комиссара по делам национальностей (People’s Commissar for Nationalities) воспроизводится по-разному: I. V. Djougashvili (Stalin) в 5-й главе и Yussov Djugashvili-Stalin в 11-й главе, во втором случае имя Иосиф даже передано с ошибкой. Свидетельство Джона Рида стало сильно мешать, когда в 1930-х годах сложилось иное освещение событий: Ленин и Сталин, его ближайший сподвижник, руководили вдвоём из Смольного института восстанием и взятием Зимнего дворца, они оба — вдохновители и организаторы победы Великой Октябрьской социалистической революции.

Уже в 1924 году, почти сразу после выхода «Десяти дней» на русском языке, Сталин в статье «Ленинизм или троцкизм» слегка проходится по автору, утверждая, что Рид исказил некоторые факты, он стоял далеко от нашей партии, многого не знал и в чём-то попал на удочку сплетен... А сплетни идут от Троцкого! В том же году Сталин счёл нужным ответить военному моряку Ивану Зенушкину, у которого возникли вопросы после прочтения книги «Десять дней, которые потрясли мир», при этом Сталин выражается резче, критикуя фантазию американского социалиста, падкого на сенсацию. «Как могло случиться, что тов. Ленин дал предисловие к книге Джона Рида без всяких оговорок насчёт некоторых неверных сообщений? Я думаю, что Ленин не читал всю книгу Рида и дал предисловие лишь для того, чтобы содействовать распространению книги ввиду наличия в ней других очень важных качеств. Дело в том, что на другой день после победы Ильич и другие товарищи интересовались не отдельными фантастическими местами книги Джона Рида, а тем, чтобы противопоставить общее описание хода нашей революции в книге Джона Рида, в основном безусловно правдивое, той лжи и клевете, которую тогда распространяла западная европейская печать...»

В первом издании Большой Советской энциклопедии, в 48-м томе, увидевшем свет в 1941 году, о Джоне Риде сказано, что он принимал участие в Великой Октябрьской социалистической революции, и есть кратенький отзыв о его книге — как бы вскользь о чём-то несущественном: в ней «показ событий революции. Ценность книги снижается благодаря неверной оценке автором отдельных исторических эпизодов и лиц». Мнение редакции о неверной оценке согласуется со словами Сталина о неверных сообщениях.

Во втором издании БСЭ, в 36-м томе (1955 год), Джона Рида снова хвалят за то, что он горячо приветствовал Великую Октябрьскую социалистическую революцию. Но о том, что им была написана книга «Десять дней, которые потрясли мир», — ни слова! Решение мудрое — чтобы обезопасить себя от любых вопросов, составители, редакторы и издатели прикинулись, что ничего об означенном произведении им не известно, или же произведение с его неверной оценкой полностью устарело, никакой исторической ценности не имеет, так что незачем его даже вспоминать.

Книга была переиздана в 1957 году, и я не берусь судить, от кого исходила инициатива, и какие согласования и разрешения, возможно, на самом высоком партийной уровне, потребовались для публикации. Произошёл ли переворот в исторической науке, особенно в кругах тех многочисленных историков, которые специализировались и кормились на исследовании советского периода, начало которому положила Октябрьская революция? Переворота не случилось. Имена Каменева, Зиновьева, Бухарина и особенно часто имя Троцкого приводились в книге американского журналиста, видевшего всё своими глазами и слышавшего своими ушами, но в советских учебниках, справочниках и научных публикациях означенных товарищей и после напечатания «Десяти дней» по-прежнему не упоминали, разве только в резко отрицательном качестве, как противников коммунистической партии, в свете её борьбы с троцкизмом, в связи с очищением её рядов от всякого рода уклонистов.

В 1987 году я сделал очерк для журнала «Аврора», в котором, совсем не упоминая Троцкого, сглаживая углы и не имея цели выступать разоблачителем, я всё же описал шаги, предпринятые для того, чтобы попасть в библиотечный отдел особого хранения. Я воспроизвёл некоторые факты и суждения, прежде всего, предвзятые и ошибочные, из американских печатных изданий, в особом хранении находившихся. Через некоторое время после публикации на имя главного редактора «Авроры» пришло официальное письмо из Государственной Публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина с критикой очерка и осуждением журналиста, его написавшего:

«Подача материала удивляет своей односторонностью и недостаточной компетентностью автора. К. Б. Васильев, корреспондент журнала «Костёр», имел возможность более обстоятельно познакомиться с богатейшими фондами Гос. Публичной библиотеки по данному вопросу, но, несмотря на попытки библиотекаря помочь ему в этом, этой возможностью не воспользовался. В результате из его публикации у несведущего читателя может сложиться впечатление, что <...> никто из советских исследователей творчеством Д. Рида не занимался, а это не так. <...> В фондах ГПБ только на русском языке имеется более 20 изданий книги Рида «10 дней...», не говоря уже об изданиях на языках народов СССР, в том числе и начала 20-х годов <...>. Так что рекомендация В. И. Ленина о широком распространении книги Д. Рида о революционной России выполнена. <...> Создаётся впечатление, что автор плывёт на волне шумихи, поднятой в нашей прессе вокруг спецхранов библиотек и не имеющий под собой достаточных оснований, т. к. все издания особого хранения всегда были доступны исследователям, в том числе и журналистам вплоть, как видите, до корреспондента журнала «Костёр». Очень жаль, что автор статьи в погоне за сенсационным материалом упустил суть своего исследования, столь важную для советского читателя».

Я подумал тогда: хорошо, что на дворе 1987, а не 1937 год. Сейчас я вижу некоторое сходство оценок: меня уличили в погоне за сенсационным материалом, как некогда Сталин поставил на место американского журналиста, падкого на сенсацию.

Особенности перевода

В первом русском издании «Десяти дней» помимо предисловий Н. Ленина и Н. Крупской имелась «Краткая биография Д. Рида», составленная А. Р. Вильямсом, где он пишет о своём товарище: «Русская революция сковала его своими чарами и овладела им безраздельно» [1, с. 316]. Так перевёл в 1923 году В. Я. Яроцкий, и, согласитесь, мы отдадим предпочтение более благозвучному переводу С. Г. Займовского, известному сегодня: «Русская революция захватила его целиком и безраздельно».

Стилистические особенности не столь важны, но для полного и точного знакомства со смыслом того, что было написано самим Джоном Ридом, следует всё же обращаться к подлиннику. Небольшой пример. В конце книги, в «Примечаниях автора», имеется дополнение о винных погромах (wine pogroms): «The Winter Palace cellars, containing rare vintages valued at more than five million dollars, were at first flooded, and then the liquor was removed to Cronstadt and destroyed» [5, с. 311]. Рид сообщает коротко и просто: подвалы Зимнего дворца были затоплены, потом спиртное вывезено в Кронштадт и уничтожено. В переводе А. И. Ромма и длиннее, и с добавкой отсебятины: «Погреба Зимнего дворца, где хранилось множество редких вин общей стоимостью свыше 5 миллионов долларов, подверглись той же участи. Сначала в них просто били и выливали бутылки, а потом отвезли оставшееся в Кронштадт, где бутылки и бочки были разбиты и вылиты» [3, с. 360]. Переводчик переиначил текст, учитывая сведения из каких-то других источников, более обстоятельных и, возможно, более точных. Однако, такая переработка недопустима. Если у переводчика имеются возражения: подвалы не были затоплены! ― он, по согласованию с редактором и издателем, может сделать примечание к свидетельству Рида, сославшись на публикации с иным освещением событий.

Хотя, может быть, переделка и была согласована с издателем, и было принято решение подправить в данном случае американского журналиста?

Счастливая смерть за светлое царство

Альберт Рис Вильямс писал: «Как живо воскресает в моей памяти моя поездка с Джоном Ридом и Борисом Рейнштейном на Рижский фронт в сентябре 1917 года! Наш автомобиль направлялся к югу, в сторону Вендена, когда германская артиллерия стала засыпать гранатами деревушку на восточной стороне. И эта деревушка вдруг стала для Джона Рида самым интересным местом в мире! Он настоял на том, чтобы мы поехали туда. Мы осторожно ползли вперёд, как вдруг позади нас разорвался огромный снаряд, и участок дороги, который мы только что проехали, взлетел на воздух чёрным фонтаном дыма и пыли. Мы в испуге судорожно ухватились друг за друга, но спустя минуту Джон Рид уже сиял восторгом. По-видимому, какая-то внутренняя потребность его натуры была удовлетворена» [3, с. 292].

Выделим эту важную деталь: для Джона Рида риск был внутренней потребностью. Он ездил в Мексику, где шла вооружённая беспощадная борьба за власть; во время Первой мировой войны он побывал на передовой как на Западном, так и на Восточном фронте; его арестовывали, привлекали к суду… В 1920 году, имея задание от Коминтерна, он возвращается из Москвы в Америку, зная, что там его заочно приговорили к тюремному сроку; до встречи с американским правосудием он попадает в руки финских властей; Борис Рейнштейн сообщает в предисловии к «Десяти дням», изданным в Москве в 1924 году: «Не успел ещё отчалить в Швецию пароход, на который он нелегально пробрался, как матрос, помогавший ему при отъезде, предал его. За этим следовало трёхмесячное одиночное заключение в финских тюрьмах» [2, c. 10].
Рискованные предприятия манили Джона Рида, опасность не пугала, он рвался туда, где идут бои. Это и заставило меня вспомнить слова поэта Лермонтова: «А он, мятежный, просит бури...»

В ноябре 1917 года выступление московских большевиков привело к бóльшему кровопролитию, чем в Петрограде. Джон Рид ездил в Москву, дабы снова увидеть всё своими глазами, и в «Десяти днях» есть патетическое описание похорон жертв революции на Красной площади (отметим, что жертв не всех, а только пролетарских, тех, кто погиб за правое дело): «Один за другим улеглось в землю пятьсот гробов. <...> Две тысячи людей взялись за лопаты и стали засыпать могилу. <...> Пролетарская волна медленно схлынула с Красной площади… И вдруг я понял, что набожному русскому народу уже не нужны больше священники, которые помогали бы ему вымаливать царство небесное. Этот народ строил на земле такое светлое царство, какого не найдёшь ни на каком небе, такое царство, за которое сладко умереть…» [3, с. 243].

Здесь у Ромма ошибка, которой не было у предыдущих переводчиков (и которую исправили для переиздания в 1957 году): Рид писал, что за лопаты взялись две сотни человек. И вместо слов сладко умереть мы сегодня читаем: за которое умереть — счастье… Хотя, в подлиннике нет ни про счастье, ни про сладость (всё-таки смерть — событие не такое уж счастливое или сладостное). Рид выразился: «for which it was a glory to die», то есть, слава ждёт умерших за светлое царство.


У могилы Джона Рида (это первоначальное индивидуальное захоронение с массивным надгробным памятником было ликвидировано при переустройстве Некрополя, прах Джона Рида перенесли в братскую могилу).

В 1920 году американского коммуниста Джона Рида провожали в последний путь примерно так же... Нет, с ещё большими почестями! И слова о будущем светлом царстве звучали над его могилой у Кремлёвской стены, и друзьям, откликнувшимся на его смерть, вспомнились московские пролетарские похороны 1917 года, как они описаны в книге «Десять дней, которые потрясли мир». Среди откликнувшихся был и А. Р. Вильямс, и в заключительную часть моего очерка сами собой напрашиваются его известные строки:

«Радикальный мир Америки понёс невознаградимую утрату. <...> Русские считают вполне естественным, чем-то само собою разумеющимся, что человек должен умереть за свои убеждения. В этой области не полагается никаких сантиментов. Здесь, в Советской России, тысячи и десятки тысяч погибли за социализм. Но в Америке сравнительно мало было принесено таких жертв. Если угодно, Джон Рид был первым мучеником коммунистической революции, предтечею грядущих тысяч. Внезапный конец его поистине метеороподобной жизни в далёкой блокируемой России явился для американских коммунистов страшным ударом. Одно только утешение осталось его старым друзьям и товарищам: оно заключается в том факте, что Джон Рид лежит в единственном во всём мире месте, где ему хотелось лежать, — на площади у Кремлёвской стены».

Казалось бы, всё этим сказано. По прошествии целого столетия, зная, что куда больше, чем тысячи и десятки тысяч погибли, иными словами, были убиты за социализм, как из его сторонников, так и противников, но светлое царство не наступило, — зная это, хочется высказаться по-иному: Джон Рид хотел, чтобы грянула революционная буря, он жаждал бури, он призывал и с восторгом приветствовал её, и трудно винить кого-либо, что он умер на больничной койке в 1920 году от тифа, свирепствовавшего тогда в России из-за голода, разрухи и нечистоты, в результате этой самой бури возникших. Джон Рид не был мучеником. Его не сожгли после жестоких пыток на костре, не подвергли побиению камнями, его не лишили жизни через усекновение головы, и он не принял мученическую смерть через распятие. Не был он и жертвой, ибо его не сгноили в тюрьме по ложному обвинению и не расстреляли, объявив врагом народа, как, например, того же профессора В. Я. Яроцкого, первого переводчика «Десяти дней» на русский язык. Жаль тех, кто хотел жить, а не умирать за убеждения, тем более не свои, а чужие, тех, кому эта буря помешала мирно существовать, работать и растить детей, кто стал именно жертвой, кого принесли в жертву ради неосуществимых мечтаний.

Литература

1. Джон Рид. Десять дней, которые потрясли мир. Пер. В. Я. Яроцкого. Изд. 2. М., 1924.
2. Джон Рид. Десять дней, которые потрясли мир. Пер. Данцигер. М., 1924.
3. Джон Рид. Десять дней, которые потрясли мир. Пер. А. И. Ромма. М., 1927.
4. Штурм отжившего мира. По книге «Десять дней, которые потрясли мир». Пг., 1924.
5. John Reed. Ten Days that Shook the World. London, 1928.

Источник: журнал «История в подробностях», № 3 (81), 2017.


Просмотров: 3737

Источник: Константин Васильев. Джон Рид: «А он, мятежный, просит бури...» // журнал «История в подробностях», № 3 (81), 2017

statehistory.ru в ЖЖ:

Read Full Article