7 ноября 1923 года газета «Нижегородская Коммуна» №256
Как много, с тех пор, пережито. Помню, в один день серого осеннего утра нашей партией был созван митинг солдат и красногвардейских вооружённых частей, на котором было постановлено объявить власть Советов. Всему этому предшествовало ожесточённая борьба в Нижегородском Совете июльского созыва, который состоял их трёх равных частей: меньшевиков, эсеров и большевиков. Первые две партии всё время были против нас. Но на фабриках и заводах рабочие были на нашей стороне. Все они требовали передачи власти Советам. Было немедленно преступлено к перевыборам Совета, в который и вошло громадное количество коммунистов большевиков. После митинга вооружённых солдат и красногвардейцев приступили к захвату учреждений: почты, телеграфа и др. Мне поручили, с ротой солдат в 76 штыков, захватить здание юнкеров, что и было выполнено (возможно имеются в виду юнкера подготовительного батальона)1 . Юнкера сдались без сопротивления, не ожидал такого быстрого для себя исхода.
После этого пришлось с кучкой красногвардейцев ходить по Большой Покровке, кишащей мелкобуржуазной публикой, где какими – то лицами велась провокационная агитация. Так же была захвачена нами типография «Нижегородского Листка». Затем ревкомом я был назначен на Московский вокзал, уполномоченным по движению поездов. На вокзале, комитет спасения «Родины и революции» (считай контрреволюции) захлестнул все технические и мелко – буржуазные элементы, за исключением небольшой кучки рабочих во главе с тов. Акимовым, который был начальником милиции. Вся администрация и мелкие служащие были на стороне Керенского и грозили нам расправой, когда они восстановят порядок. Но увы для них и к великому счастью пролетариата, контрреволюционерам не пришлось восстановить порядка.
Архаров.
В канун 17 октября стоял серый, дождливый день. В 2 часа дня я пришёл с работы домой. В то время я служил на льнопрядильной фабрике в Молитовке. Не успел пообедать, как часов около 5 вечера зашёл товарищ Игнатьев, председатель завкома и ячейки РКП, и, отворив дверь, спросил: «дома?»
Я ответил: «Дома».
Послышалась другая фраза: «Собирайся».
Прихожу в комитет, товарищи были уже в сборе, человек около шести. Сбор был секретный. Некоторые товарищи спрашивали: «Куда? На облаву, что ли?».
Часам к 9 вечера собрались все члены ячейки около 100 человек, из коих для проведения работы на фабрике оставили 40, остальные же товарищи были назначены к выступлению. Ячейкой, держащей связь с Райкомом, был получен приказ выступить. В ту же минуту послышалась команда: «Становись». Все вышли, построились, беззвучно рассчитавшись на «первый – второй».
По тихой команде пошли в Канавино. Мне и сейчас представляется, что не только буржуазия, но даже и природа была против нас. Стояла такая плохая погода, что даже улицы превратились в болото, да и ночь была до того темна, что хоть глаз выколи. Шлёпая по грязи, то и дело попадая ногой в калужину, смеясь и шутя, пришли в комитет часов около 10. Там стоял и пыхтел грузовой автомобиль. Не успел прийти, обогреться, как раздалась команда, вышли, поместились в указанном автомобиле. И по возгласу «трогай», автомобиль помчал нас с головокружительной быстротой по направлению в Нижний, в «Дворец Свободы». Прибыв на место назначения, явились уже к назначенному дежурному командиру, который, проверив нас, направил в зал собраний Совета, где уже было около 500 человек. К часам 2 ночи нас насчитывалось около 2500 человек. Часам к 3 прибыли товарищи с автомобилями, пулемётами. Нас разбили по ротам и взводам. Нас, молитовцев, в количестве 20 человек, назначали в особ разведочную команду. В войсковых частях проводилась агитация, по связи мы следили за ходом агитации. В 5 часов утра в 185 полку, который должен был выступить на фронт раскололся на двое: одна часть – за Временное правительство, другая – за власть Советов. Почти такая же штука происходила и в других полках. В то время Нижний был военной базой, и войска находилось около 500000. В 6 часов утра нас стали поить чаем, пили с волчьим аппетитом, перекидывались шутками, кто как пошёл, да как со своей женой простился, да и о будущих предположениях менялись мнениями.
Напротив «Дворца Свободы», саженях в 150, стояли кадетские корпуса, но тов. Командиром были приняты все меры к изоляции банды до самой крайности. Начальник гарнизона и всей военной базы гр. Зинеев и все начальник уже были арестованы домашним арестом, а посему наша работа проводилась с успехом. Не успели попить чаю, как услышали игру «Марсельезы», и послышалась команда: «Гвардия, становись!». Выстроились, вышли на площадь, куда со стороны городских крепостных ворот тянулись все войска, находящиеся в Нижнем Новгороде. Открыли митинг. После митинга солдаты приняли присягу защищать Власть Советов. Для полного восстановления порядка в городе каждая рота выделила по 10 человек солдат в распоряжения Ревкома и таким образом, город лёг спать с властью Временного правительства и проснулся от сна уже с Рабоче – Крестьянской властью. В первые два дня носилась по городу контрреволюционная агитация, так, например, часов в 10 утра первого дня предаёт неизвестно кто, что у редакции «Нижегородского Листка» - схватка. По команде нашего командира разведочной команды мы понеслись на автомобиле к редакции, а там ничего и не бывало. Через три дня сдались юнкера, без выстрела.
Вечный покой товарищам, павшим за народное дело!
Да здравствует пролетариат СССР, празднующий 6 годовщину Великого Октября!
А. М – кин.
В первых числах октября 1917 года Сормово было ударным революционным штабом.
После июльского боевого опыта организация наша представляла из себя 1200 человек, хорошо обученных красногвардейцев.
Из них были организованы пулемётные команды.
Женщины – работницы организовали санитарный отряд.
25 октября нам в Сормово было срочно сообщено о падении Временного правительства. Вечером Ревком организовал экстренное заседание Сормовского комитета.
На этом собрании были выделены я и Козлов С. членами Нижревкома.
Ночью пешком мы из Сормова через Ярмарку направились к Кремлю.
Мы подходили. Нас остановил строгий окрик коммунаров:
- Кто идёт?
После дачи пароля нас пропустили в Кремль.
Там шла лихорадочная работа.
Шли беспрерывно собрания. Председательствовал т. Романов. Несмотря на многочисленность собраний, кругом был образцовый порядок.
Красная гвардия Сормова и Канавина вся в городе.
В большой зале Совета разместились части Красной гвардии. И если бы кто из противного лагеря заглянул за эту стену, стену штыков, то понял бы, что сопротивление бесполезно. Боевому штабу в городе из окрестностей шли очередные донесения. Всюду шла организация ревкомов. Почта, телеграф и водопровод перешли в руки Красной гвардии.
Более видные деятели меньшевиков, видя сопротивление бесполезным – скрылись.
Еще несколько дней лихорадочной работы, и стали создаваться комиссариаты.
В первую очередь перенесли всё своё внимание на заводы, так как меньшевики оставили в наследство нам заводы с невыплатой заработной платы рабочим, денег в банке не было.
Получили сообщение, что есть деньги на почте №2.
Денежный ящик оказался запертым. Ключи умышленно потеряны.
Дальше медлить было нельзя. Надо было действовать по-революционному. На автомобиле из Сормово был привезён аппарат, который расплавил стенки шкафа, и деньги немедленно были распределены по заводам.
Много было и других случаев в этой революционной работе, и в этот день шестой годовщины октября приходиться отметить работу сормовичей и канавинцев, и сказать:
«Да здравствуют славные кузнецы Красного Октября!».
Член октябрьского ревкома Кондорский
События в Москве
- Эй, дядя, сегодня нам идти на Самотечную площадь, - заходя ко мне на квартиру (Садово – Триумфальная улица дом 9, кв. 17) говорит мой товарищ и по профессии, и по совместному обучению в Красной Гвардии.
- Я это знаю, - отвечаю ему.
Ещё задолго до Октябрьского переворота по всем районам при организациях С. –Д. (большевиков) создавались группы красногвардейцев, преимущественно из членов партии, рабочих и вели обучение. Я в то время состоял в Горрайоне и наш районный штаб, где и происходило обучение, помещался в одном из грязных переулков Самотёчной площади.
Несколько раз в неделю мы все собирались и под руководством т. т. Петрова и Филина занимались изучением пулемётов, винтовок и револьверов разных систем. В то время я имел револьвер системы «Браунинг», на котором было написано «Московская столичная полиция». Приобрёл я его за 3 рубля, на театральной площади у одного из солдат. Этот свой револьвер я хранил, как святыню, и был уверен, что он мне принесёт пользу, как одному из членов великой армии трудящихся.
Так мы вели занятия числа до 20 октября (ст. ст.), а затем всем нам дали работу поважней: вооружили бумагой и карандашами и дали задание произвести съемку Москвы. Съёмка эта была своеобразной: мы ходили по улицам и отмечали, где есть проходные дома, где есть нужный нам материал для постройки баррикад и т. п. Мне досталось «снять» всю Мясницкую улицу, начиная от Лубянской площади и кончая почтамтом. Я занялся этой работой с таким е серьёзным видом, как если бы мне довелось решать дела общегосударственного масштаба.
В то время я работал в Синодальной типографии, где организовывал совместно с т. Шацким, организацию молодёжи и стоял во главе её. К моменту «съёмки» Москвы, я фактически уже не работал, так как целиком был поглощён работой по подготовке восстания. В завкоме нашей типографии (на Никольской улице) работали старые большевики т. т. Петров и Трусов, которые из типографии, печатавшей молитвенники и евангелия, опираясь на молодёжь, сделали типографию, работающею целиком на М. К. и Горрайком.
Когда дело началось в Питере, все мы собрались в одном из очищенных трактиров на Сухаревской площади и стали ждать момента выступления. Из горрайона я был послан в Московский военно – революционный комитет на Скобелевскую площадь с поручением и там был оставлен при штабе.
27 и 28 октября, когда заговорили винтовки, пулемёты и пушки, мне и ещё одному из товарищей пришлось ехать вызывать наш полк, (расположенный в одном из местечек вблизи Дедовской м – цы, а полк кается 95 пехотный). Поручение нам дал от имени ревкома т. Усиевич и мы, усевшись в автомобиль, понеслись, что было сил. Это было в ночь с 28 на 29 октября.
Дорогой у нас поломались все камеры и в довершении всего мы влетели в канаву. Пришлось вёрст 8 идти пешком.
Половина дня 29 октября пришлось провозиться с арестом офицеров полка, а к вечеру мы, частью на грузовиках, частью на поезде, неслись с людьми и оружием в Москву.
Когда я вошёл в здание Московского ревкома (бывший Дом генерал – губернатора, где сейчас находиться Московский Совет), то меня встретил член ревкома т. Усиевич и говорит:
- Кузьма, сделал своё дело с вызовом полка, а теперь ступай в Горрайон, так как дела не из важных.
Я, не говоря ни слова, отправился на Сухаревку.
- Мне пришлось больше ползти, так как пули летели снизу, сверху и со всех сторон.
Я прополз по Тверской вблизи Леонтьевского переулка, когда заметил, что в один из магазинов ворвались грабители (мародёры). Это так меня возмутило, что, вынув «бутылку» (русскую ручную бомбу), я бросил её в магазин через разбитое окно. Действие было удовлетворительное, так как из 7 грабителей лишь один охал и полз ко мне, а остальные лежали без признаков жизни.
Часам к 9 утра я был на Сухаревке и присоединился к своим.
Вместе с другими двадцатью товарищами я отправился в Милютинский переулок, где в борьбе за телефонную станцию и провёл время до ночи с 31 октября на 1 ноября.
Ночью мы пошли в наступление, и моя левая рука получила разрывную пулю, которая в дребезги разрушила кость. Два остальных ранения были лёгкими.
Ползком я добрался до Большой Лубянки, где встретил автомобиль Красного Креста. У меня в правой руке всё время был «Маузер», и я наставил его на шофёра, который остановил машину. Дверь открылась и там пулемёт, я выстрелил и крик от боли. Оказалось, что я ранил сидящего там офицера, переодетого сестрой милосердия. Вслед затем из машины вышла сестра и выстрелила в меня из какого-то малюсенького светленького револьвера. Пуля попала мне в левое бедро и боли особой не причинила. В следующий момент сестра лежала с пробитым черепом вблизи машины – это дело сделал мой «Маузер».
Освободивши автомобиль от «Краснокрестников», я уселся возле шофёра и наставив ему дуло «маузера» к виску, поехал к Сухаревской площади, но мне было больно и руку, и бедро, а потому, приказав остановиться, я застрелил шофёра и пополз.
Вскоре меня подхватили свои красногвардейцы и доставили в трактир, где Петров переговорив с Борщевским, принёс мне стакан спирту. Я его выпил и потерял сознание.
3 ноября ко мне в госпиталь пришла делегация молодёжи и известила, что мы одержали победу и преподнесли мне серебряный портсигар с надписью, что это дариться мне как красногвардейцу в день победы пролетариата.
3 месячная скука госпиталя скрашивалась тем, что мы всё время проводили вместе с т. Скраме.
К. Кузнецов.
7 ноября 1927 года газета «Нижегородская Коммуна» №257 (2701)
В конторе типографии «Нижегородский Листок» работали при электричестве. Жёлто-серые лица томились беспокойством, боязливым ожиданием вновь избранный большевистской Совет «брал власть».
Мокро хлюпающий топот многих ног, как магнитом, потянул все глаза к окну. Из – за угла, с Большой Покровки, втягивалась в Грузинский переулок тёмная, широкая лента людей, тусклыми иглами сверлили туман штыки.
- Вот они.
- Куда это?
- К нам.
Вошли трое. Передний с наганом в новенькой кобуре поверх обыкновенного драпового пальто, за ним двое в рабочих куртках с винтовками. У дверей встали часовые.
- По приказанию Советов мы занимаем вашу типографию, поставим часовых. Ничего без ведома Советов выпускать из типографии нельзя, ни одного печатного листа. Кто у вас заведующий?
- Пожалуйста, ваш мандат, - солидно произнёс заведующий, выпрямляясь на стуле.
- Вот наши мандаты, кивнул головой на штыки товарищей человек в драповом пальто.
Часовых поставили, да в суматохе тех дней о них и забыли, по телефону старший из них тоже ничего не мог добиться, и простояли они бессменно больше суток.
- Ну и дисциплина, ну и дисциплина – изумлённо – испуганным шепотом говорила на другой день в конторе владелица типографии Астафьева.
- Стоят и стоят, хлеб давно уж съели, голодные стоят, а не уходят. Я говорила с тем, который в наборной:
- Вы, мол товарищ, есть, наверное, хотите?
- Это, - говорит, - не ваше дело.
- Забыли, мол о вас, зря вы стоите, шли бы по делам.
- Он так и набросился на меня:
- Вы, - говорит, - контрреволюционную пропаганду здесь разводить хотите. Уходите отсюда, делать здесь вам нечего., а свои обязанности я знаю и те знают, кто меня здесь поставил.
- Мне даже жутко стало. Такая изумительная дисциплина.
В. Мартовский.
Воспоминания сормовского рабочего – теперь зам. Наркомфина СССР
Происходит объединенное заседание Нижегородского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов с участие Сормовского Совета, тогда целиком входившего в Нижегородский Совет.
Представители всех заводов, поочерёдно поднимались на трибуну, объявляли постановления их общих собраний о том, что они на стороне Петроградского Совета, против Временного правительства.
Сормово, игравшее в политической жизни Нижегородской губернии решающую роль, объявляет, что общее собрание рабочих абсолютным большинством постановило поддержать петроградский Совет рабочих депутатов, что оно против Временного правительства. После этого заявления представитель почтово – телеграфных служащих объявляет, что они в ответ на захват Советом власти в Нижнем, отрежут Нижний, выключив телеграф. Эта угроза после заявления десятков нижегородских и канавинских предприятий о поддержке Петроградского совета являлась желанием произвести маленький испуг. Она потеряла всякий смысл тотчас же, как только на трибуну поднимался представитель железнодорожников с заявлением: если телеграфные служащие выключат Нижний из сети, то они, железнодорожники, предоставляют нижегородскому революционному комитету полную возможность пользоваться железнодорожными проводами.
Вдруг в зале проносится какой – то напряжённый шёпот. Торопливо вбегает в зал товарищ Фишбей (тогда меньшевик, ставший впоследствии большевиком, казнённый белогвардейцами в Житомире). Он передаёт президиуму Совета подслушанный им на телефонной станции, комиссаром которой он был назначен, разговор: Керенский с войсками Краснова расправился с петроградским гарнизоном, - много большевиков казнено. Президиум разрешил ему сделать это заявление. В зале нашлись люди, которые этому зааплодировали, но со всех сторон понеслось всякое негодование, что сделавшие это заявление настолько были перепуганы, что не раз жалели об этом.
Заседание Совета закрывается. Мы уходим. Нас небольшая группа большевиков: покойный Романов, Биткер, Савельева, Костин, не помню точно, кто ещё. Часть президиума, состоящая из меньшевиков и эсеров, просит у нас аудиенции. Мы говорим: «Пожалуйста, будем беседовать». Вождь меньшевиков правый, кадествующий Налётов, представитель Совета солдатских депутатов, задаёт нам в упор вопрос: думает ли нижегородский комитет большевиков устраивать переворот и захватить власть до того, пока выясниться положение дел в Петрограде. Помню, товарищ Романов отвечал ему: «Вы против переворота, (иначе об этом не спрашивали бы), и если бы мы даже и готовились к нему, то об этом бы не сказали вам: поэтому ваш вопрос является лишним». Мы задаём вам другой вопрос, – говорит товарищ Романов, - а если мы будем звать рабочие массы к перевороту, к захвату власти будете ли вы этому противодействовать? Мы получили ответ: «Будем противодействовать и вести агитацию против переворота».
26 октября, вечером, был произведён захват арсенала. Ночью 26 Костин с десятью вооружёнными солдатами – большевиками без всякого шума захватил арсенал: разоружили часовых, не успевших даже дать тревогу, поставили свои посты. Начальник арсенала беспрекословно сдал нам ключи, выполнив при этом кое какие формальности.
Юнкерский батальон, находившийся в бывшей духовной семинарии в 10 шагах от революционного комитета, разумеющегося в Кремлёвском дворце, оставался ещё вооружённым. Товарищ Яков Воробьёв предложил разоружить юнкеров. Созвонились с Сормовом. Оно выслало около 130 вооружённых товарищей. С помощью их и были юнкера разоружены, а здание захвачено.
Ещё одна подробность, 27 или 28 октября, в один из воскресных дней, в военно – революционный комитет при…. Прокурор Нижегородской губернии господин Чернявский, вместе со старшим по важнейшим делам следователем и помощником прокурора, разыскивал, где помещается военно – революционный комитет и гражданин Романов, «за подписью которого появился ряд воззваний к жителям Нижнего и Нижегородской губернии о низвержении власти Временного правительства и о переходе власти к революционному комитету». Мы провели их в революционный комитет. Там он повторил свой вопрос товарищу Романову. Чернявский, отличавшийся большим даром слова в других случаях, говорил тут что - то неразборчиво., бессвязное. Романов объявил себя, как и весь революционный комитет, виновным в захвате власти, но указал, что прокурор представителем законной власти не является, и предложил на этом прекратить всякий допрос. Чернявский больше своими допросами беспокоить нас не смог.
3 ноября был созван переизбранный Совет нижегородского района, где был избран полностью первый большевистский исполнительный комитет и президиум.
Начинается период саботажа. Из этого периода напомню некоторые характерные случаи.
Назначив председателем революционного трибунала товарища Любецкого (ППСовца), мы предложили собрать судебных работников и выяснить их отношение к власти. Собрав их в большом зале окружного суда, он получил ответ, что работать с Советской властью они не хотят и не будут. Мы предложили юристам оставить зал, но они заявили, что этому распоряжению добровольно не подчинятся и зал не оставят. По телефонному разговору я выявил, что туда необходима посылка вооружённой силы. Я послал товарища Шепте предложить не подчинившимся юристам разойтись. Его появление достаточно, чтобы публика, превосходившая по численности в 150 раз вооружённую силу, заявила, что она «вынуждена подчиниться вооружённой силе».
Другой случай. Мы получили из Петрограда перевод в 25 миллионов рублей для подкрепления казначейства и банка. Казначейству были особенно необходимы для выдачи пособий солдаткам. Начальник конторы при поддержке почтово – телеграфных работников отказался выдать в наше распоряжение эти деньги. Мы обещали выдать ему документ, что он деньги добровольно не выдавал, а они взяты силой. Этого было достаточно, чтобы деньги были нам выданы.
Городская управа беспрестанно распространяла прокламации о неподчинении «незаконной» власти. Президиум исполнительного комитета вынес постановление о её ликвидации.
В качестве одного из известного рода курьёзов. Нижний нуждался в деньгах, но не следовал примеру других городов и не выпускал бов. Не имея денег ни в казначействе, ни в банке, мы получаем сообщения товарища Акимова, что в кладовых банка имеется большое количество, непонятно точно, на какую сумму, но во всяком случае не менее чем 50 миллионов рублей. обязательств государственного казначейства, попросту их называли тогда «сериями». Некоторые из них были досрочные, а мы, недостаточно разбирались в этом, предположили выпустить их в обращение. Товарищ Акимов сообразил, что, выпуская «серии» с купонами, мы за каждые 50 рублей при обратном получении будем выплачивать по 52 рубля 50 копеек. Было дано распоряжение отрезать эти купоны, а «серии» выпустить. Получилось так, что наши 50 рублёвки московский рынок и другие не принимали. За выпуск этих серий мы были крепко обруганы Народным Комиссаром Финансов, в те времена товарищем Гуковским.
Даже в то трудное время, когда не было достаточных материальных и финансовых средств, мы отчётливо себе представляли необходимость всемерной заботы о культурных учреждениях. Мы из высших учебных заведений Нижнего создали объединённый Нижегородский государственный университет, утвердив новый устав.
Вот наброски того, как строилась Советская власть в Нижнем
Н. Кузнецов.
Первые Октябрьские столкновения в Москве
25 октября Центральный штаб Красной гвардии приказал районам Москвы привести свои дружины в боевую готовность и часть вооружённых красногвардейцев выслать к штабу, к зданию Моссовета.
Вечером 26 октября отряды стали подходить к штабу, имея крайне ограниченное число винтовок. В центральном штабе так же оружия почти не было.
Полковник Рябцев видел колебания военно – революционного комитета и слабость вооружения Красной гвардии. Он предъявил 27 октября ультиматум военно – революционному комитету, требуя его роспуска.
Военно – революционный комитет ответил отказом. Военные действия начались. Юнкера окружили Кремль. Рябцов требовал вывода из Кремля революционных рот 56 полка и одной роты 193 пехотного полка.
Для переговоров с Рябцовым трижды выезжали на совещание представители военно – революционнного комитета Аросеев, Муралов, Ярославский и другие. Переговоры привели к уводу роты 193 полка из Кремля, но юнкеров на охрану Кремля не пустили роты 56 полка и красногвардейцы Хамовнического района, прибывшие за оружием под командой товарища Страхова.
Представители военно – революционного комитета шли на большие уступки Рябцову. В это время солдаты и красногвардейцы несколько раз порывались растерзать Рябцева на части. Они чувствовали в нём хитрого классового врага, который при победе не даст пощады. Комендантом Кремля был товарищ Берзин, комиссаром товарищ Ярославский.
Когда Рябцев и делегаты военно – революционного комитета выехали из Кремля, юнкера сомкнули кольцо.
Внутри Кремля стояла охрана 56 полка, с наружной стороны – охрана юнкеров.
По предложению Страхова, в Кремле был избран военно – революционный комитет.
Рябцев по телефону обманул Берзина. Он уверил его в том, что весь гарнизон сдался и предложил сдать Кремль в течении 25 минут.
В Кремле солдаты, оторванные от органов восстания, колебались. Часть рот арсенальцев и команда броневиков находилась под влиянием соглашателей. Обман Рябцева и нажим соглашательских солдат заставили коменданта открыть ворота юнкерам.
Юнкера вошли в Кремль и, несмотря на честное слово, которое они дали, обещая никого не трогать, они открыли пулемётный огонь по безоружным солдатам, убив около 180 человек.
На помощь Кремлю хотел выступить 193 полк из Хамовнических казарм, но его задержали соглашатели из полкового комитета.
На выручку осаждённым в Кремле пошли Двинцы. Их повёл товарищ Сапелло.
Двинцы, солдаты 5 роты и других старых армий, большей частью члены войсковых комитетов, полковых, армейских и других. Они за большевизм были посажены Временным Правительством в Двинскую тюрьму, а оттуда перевезены в Москву и Бутырскую тюрьму. В Бутырках они объявили голодовку и при содействии фракции большевиков Московского совета Рабочих депутатов вышли из тюрьмы. В боевом отношении они считались лучшими в Октябрьские дни, участвуя в самых опасных мероприятиях. Около Кремля двинцы вступили в рукопашный бой, потеряли около 40 человек. Товарищ Сапелло был поднят на штыки юнкерами. Оставшиеся прорвались к Моссовету.
Пока революционно – военный комитет колебался, вёл переговоры с комитетом общественно безопасности, приглашал в свой состав представителей разных демократических организаций, на Красной площади в Кремле лилась кровь.
О захвате Кремля белый штаб торжественно объявил, как о крупной победе.
Районы, между тем, по своей инициативе занимали вокзалы и общественные здания на окраинах. После этого военно – революционный комитет отдал распоряжение товарищу Аросеву и товарищу Ведерникову занять телеграф и телефонную станцию.
Почта и телеграф были заняты 56 полком, который вышел в бой, не обращая внимание на противодействие офицеров.
Рябцов упредил Аросева в занятии почты и телеграфа. Но перед этим он сам послал отряд юнкеров занять почту и телеграф. Юнкера, увидев, что они заняты, ушли, не вступая в бой. Телефоны, кроме Замоскворецкого, все находились в руках юнкеров. Центральную станцию они превратили в крепость. Прямые провода частью находились в руках Викжеля, но главный провод северной ж. д. соединявший Москву с Петроградом, работал на большевиков.
Известия о занятии Кремля, выстрелы, раздавшиеся в центре, подняли районы без приказа военно – революционного комитета.
Военно – революционный комитет не призвал рабочих ни к забастовке, ник остановке работ на фабриках и заводах 26 октября и даже 27 многие заводы и фабрики работали. Рабочие выступившие на восстание ранее других, останавливали работу соседей.
Н. Подвойский
1 Подготовительные учебные батальоны юнкеров создавались в 1916 году в Нижнем Новгороде и Царицыне. Основной задачей этих батальонов была трёхмесячная подготовка студентов перед направлением в школы прапорщиков. Нижегородский учебный подготовительный батальон сообщил о готовности к приёму студентов 25 июля 1916 года. Поскольку из школ прапорщиков запросы о присылке студентов приходили часто, то и положенных трёх месяцев на обучения у них не было. Комбатом был назначен полковник Скворцов, участник войны, кавалер Георгиевского оружия. Не хватало офицеров, вместо 23 по штату, в наличии было всего 15 человек. А вот нижних чинов постоянного состава оказалось немного с избытком, вместо 92 солдат было 102. Переменный состав студентов колебался от 400 до 1000 человек. Дислоцировался учебный батальон в новых зданиях Нижегородской Духовной семинарии. На вооружении батальона состояло 1103 новых винтовок Мосина и 160 иностранных винтовок семи моделей и один пулемёт.
Просмотров: 685
statehistory.ru в ЖЖ:
